Хищники - Страница 9

Владимир Иваныч (восклицает в удивлении). Как казенные?

Марья Сергеевна (насмешливо). Казенные уж стали.

Владимир Иваныч. Казенные, так в казну и должны были бы поступить. Как же они у него могли очутиться?

Марья Сергеевна. Ну вот, подите!.. Я говорю ему: "Ты сам в записке своей ко мне называл их своими деньгами".

Владимир Иваныч. Слышал я от жены об этой записке и, собственно, за тем приехал, чтобы взглянуть на эту записку... Позвольте мне ее видеть!

Марья Сергеевна. Сейчас, сию минуту! (Подходит к шифоньерке, отпирает ее и, вынув оттуда целый пук писем и записочек, подает его Владимиру Иванычу.) Она тут должна быть где-нибудь!

Владимир Иваныч (перебирая письма и просматривая их). Вижу-с!.. Найду! (Останавливается на одной записке.) Вот она, и записка очень важная.

Марья Сергеевна. Должно быть, очень важная; потому что, как только я напомнила ему о ней, он сейчас же стал требовать ее себе; но я не дура: прямо сказала, что не дам ему этой записки... Тогда он, вообразите, силой решился взять ее.

Владимир Иваныч (опять в удивлении). Силой?

Марья Сергеевна. Да, бросился к ключам от шифоньерки, так что я едва успела их взять в руку, тогда он схватил мою руку и начал ломать ее.

Владимир Иваныч (качая головой). Скажите, пожалуйста!

Марья Сергеевна. Всю руку мне изломал! Я не знаю, как у меня достало силы не выпустить ключей!.. Ломает мне руку, а сам все шепчет: "Я тебя убью, убью, если ты не отдашь мне записки!.." И я теперь в самом деле боюсь, что он убьет меня.

Владимир Иваныч. О, полноте, господь с вами!

Марья Сергеевна. Нет, вы его не знаете! Он злец ужасный: я все ночи теперь не буду спать и ожидать, что он вернется ко мне в квартиру и убьет меня!

Владимир Иваныч. Если вы его уж так боитесь, так уезжайте куда-нибудь на время из Петербурга, а записочку эту передайте мне с письмом от себя, в котором опишите все, что мне теперь говорили, и просите меня, чтобы я эту записку и самое письмо представил графу, как единственному в этом случае защитнику вашему.

Марья Сергеевна. Что ж граф сделает ему за это?

Владимир Иваныч. О, граф многое может сделать ему: во-первых, видя из вашего письма, как бесчестно этот человек поступил уже в отношении одной женщины, он, конечно, не пожелает выдать за него дочь; да и сама Ольга Петровна, вероятно, не решится на это.

Марья Сергеевна. Это так!.. Да!..

Владимир Иваныч. А по случаю трехсот тысяч и записки, которую он писал к вам о них, граф, полагаю, посоветует Алексею Николаичу жениться на вас, так как вы владеете весьма серьезною его тайною.

Марья Сергеевна. Ах, я очень бы этого желала, потому что я до сих пор ужасно еще люблю его, да и привыкла к нему - сами посудите!

Владимир Иваныч. Вероятно, так это и будет, и мы месяца через три назовем вас "madame Андашевскою".

Марья Сергеевна. Благодарю вас за ваше доброе желание.

Владимир Иваныч. Записочку эту вы позволите, значит, мне взять с собою! (Кладет записку себе в карман.) А письмо от себя, как я вам говорил, вы потом пришлете!

Марья Сергеевна. Непременно пришлю! Только я хоть и больна теперь, но завтра же уеду из Петербурга: я ужасно боюсь здесь оставаться.

Владимир Иваныч. Это как вам угодно!.. Конечно, если ехать, так чем скорее, тем лучше! Главное, не забудьте письмецо-то ко мне написать и прислать!

Марья Сергеевна. Никак не забуду!

Владимир Иваныч целует у нее руку,

а она его в лоб, и затем Вуланд уходит.

ЯВЛЕНИЕ XII

Марья Сергеевна (оставшись одна и, видимо, поверившая всем словам Вуланда). Как только я сделаюсь женою Алексея Николаича, так непременно стану покровительствовать Вуланду. Он и жена его такое участие показали мне в теперешнем моем неприятном положении, что, ей-богу, редко встретишь подобное от самых близких родных!

Занавес падает.

ДЕЙСТВИЕ III

Огромная и красивая дача, большая терраса которой,

увитая плющом и задрапированная полотном, выходит в сад,

простирающийся до самого взморья. На горизонте виднеется

заходящее солнце.

ЯВЛЕНИЕ I

На одном конце террасы сидит граф Зыров, седой уже

старик, с энергическим и выразительным лицом, с гордой

осанкой и с несколько презрительной усмешкой: привычка

повелевать как бы невольно выказывается в каждом его

движении. Одет он довольно моложаво, в коротеньком

пиджаке и с одним только болтающимся солдатским Георгием

в петличке. На другом конце террасы поместилась дочь

графа, Ольга Петровна Басаева, молодая вдова, с

несколько сухой, черствой красотою, но, как видно, очень

умная и смелая. Костюм ее отличается безукоризненным

вкусом и самой последней моды.

Ольга Петровна (заметно горячась). Этот князь Янтарный, папа, или, как ты очень метко его называешь, азиатский князь, на вечере у madame Бобриной, на всю гостиную a pleine voix* кричал: "Как это возможно: граф Зыров на такое место, которое всегда занимали люди нашего круга, посадил никому не известного чиновничка своего!" Я вышла, наконец, из себя и сказала: "Князь, пощадите!.. Вы забываете, что я дочь графа!.." "Ах, pardon, madame, говорит, но я графа так люблю, так уважаю, что не могу не быть удивленным последним выбором его, который никак не могу ни понять, ни оправдать чем-либо..."

______________

* во весь голос (франц.).

Граф (презрительно усмехаясь). Как же ему и понять мой выбор, когда он сам просился на это место.

Ольга Петровна. Я это предчувствовала и даже кольнула его этим: "Нельзя, говорю, князь, требовать, чтобы все назначения делались по нашему вкусу. Мало ли чего человек желает, но не всегда того достигает!" Его немножко передернуло. "Английская, говорит, аристократия никогда не позволяет себе открывать такой легкий доступ новым людям в свою среду!" "Позвольте, говорю, а Роберт Пиль и Д'Израэли?" - "Роберт Пиль и Д'Израэли и господин Андашевский две вещи разные: то люди гениальные!"